Каждый день он спускался в подземку, и каждый день этот коридор встречал его одинаково. Свет ламп дневного света, мерцающий под потолком, отбрасывал на стены длинные, пляшущие тени. Воздух пахнет сыростью, пылью и чем-то металлическим. Он шел привычным маршрутом, думая о делах, но в какой-то момент понял — знакомый поворот не наступает. Проход тянулся дальше, бесконечно, теряясь в полумраке. Он остановился, огляделся. Плитка на стенах, всегда разная, теперь казалась монотонной, как будто ее клонировали. Звук шагов эхом отражался от сводов, но не было слышно привычного гула поездов или голосов людей. Тишина стала давить на уши.
Он попытался вернуться. Прошел назад, считая шаги. Проход, который должен был привести к эскалатору, уперся в глухую стену, облицованную той же плиткой. Сердце забилось чаще. Он снова пошел вперед, уже быстрее. Свет ламп иногда мигал, и в эти мгновения ему чудились очертания дверей в стенах, но когда он приближался, оказывалось, что это просто игра теней и трещин в швах.
Осознание пришло постепенно, леденящим холодком по спине: он застрял. Этот переход — ловушка. Он не вел никуда, кроме как в самого себя. Паника, острая и липкая, подступила к горлу. Он закричал. Его собственный голос вернулся к нему приглушенным, будто поглощенным толщей бетона. Никто не откликнулся.
Часы на телефоне показывали одно и то же время. Батарея не садилась, но и сигнала не было. Он сидел на холодном полу, прислонившись к стене, и пытался думать. Бежать без цели — бессмысленно. Нужно наблюдать. Замечать детали. Все, что выбивается из шаблона.
И тогда он увидел первую аномалию. На плитке под одной из ламп, обычно безупречно белой, проступило пятно ржавчины. Оно было похоже на контур стрелки, едва уловимый. Он подошел, провел пальцем. Шероховатость. Никакой стрелки не было нарисовано, это была лишь игра коррозии. Но направление она указывала — вправо, в боковой, едва заметный проем, который он раньше принимал за глубокую нишу.
Он вошел туда. Коридор сузился, потолок стал ниже. Воздух здесь был еще более спертым. Он шел медленно, вглядываясь в каждую трещину, прислушиваясь к каждому звуку. Вторая аномалия обнаружила себя звуком — тихим, ритмичным постукиванием, не похожим на капли воды. Оно доносилось от вентиляционной решетки под потолком. Внутри, среди пыли, лежал скомканный билет, на обороте которого было нацарапано: "Счет веди".
Он стал считать. Шаги, плитки на полу, лампы на потолке. На сорок седьмой плите рисунок из трещин сложился в цифру "3". На семьдесят второй лампа мигнула ровно три раза подряд, хотя другие мигали хаотично. Это был код. Узоры, звуки, даже температура — холодный сквозняк из одной щели, теплый — из другой. Все складывалось в подсказки, как части пазла.
Он терял счет времени. Спал урывками, сидя на полу. Ел то, что было в рюкзаке, — шоколадный батончик и яблоко, растягивая крохи на неопределенный срок. Главным стало наблюдение. Этот мир под землей жил по своим законам, и он учился их читать. Каждая аномалия была вехой, отметкой на невидимой карте.
И наконец, после череды подсказок — сломанный указатель, показывающий "8", даже когда его поворачивали, едва слышный гул, похожий на шум толпы, доносящийся из вентиляции в определенном месте, — он нашел его. Дверь. Она не выделялась на фоне стены, была того же серого цвета, без ручки. Но вокруг ее контура плитка была чуть темнее, как будто ее часто касались. Над ней, почти стертая, была выцарапана цифра "8".
Он нажал ладонью в центр двери. Сначала ничего. Потом раздался тихий щелчок, и створка бесшумно отъехала в сторону. Оттуда пахнуло воздухом — не свежим, но другим. Не спертым метрошным, а запахом дальнего тоннеля, масла и движения.
Он сделал шаг за порог. Оглянулся. Коридор, его тюрьма, тянулся в темноту. Дверь медленно начала закрываться. Он не стал ждать. Повернулся и пошел навстречу гулу, который теперь нарастал, обещая выход, обещая конец этого бесконечного перехода.
